В такие считанные секунды, когда смертельная опасность нависла над тобой и от нее уже не уйти, мозг человека работает, как никогда, ясно и четко, трезво оценивая обстановку. Глаз фиксирует все с точностью сложного оптического прибора, мозг, не уступая самой совершенной в мире кибернетической машине, молниеносно обработав поступившую в него информацию, выдает тот единственно верный шанс на спасение, который только возможен. Другого уже не будет. Сигналы посланы, теперь все зависит от того, как точно их выполнят твои руки, ноги, взведенные, как курок ружья, мышцы.

Сорока был лишь пассажиром, но глаза его зафиксировали все, что дальше произошло, до мельчайших подробностей. Он видел сквозь заднее стекло двигающиеся головы парней и девушек, лица их размазались в бледные желтые пятна; затем его внимание переключилось на катастрофически приближающийся к ним пыльный бок «Жигулей» с вдавленными в кузов блестящими рукоятками дверей; совсем рядом, будто крысиный хвостик, нервно бился по гудящему от колес асфальту прикрепленный к заднему бамперу электростатический ремешок; врезалась в память даже косая трещина на пластмассовом красно-желтом заднем фонаре. По левой стороне шоссе с гулом реактивного самолета надвигался на них тяжелый грузовик с блестящим, будто подобравшимся в прыжке могучим быком или буйволом на радиаторе.

Мотоцикл попал в классическую аварийную вилку, из которой почти невозможно спастись. Когда Саша вынужден был пойти на обгон, водитель «Жигулей» стал прижимать его к левой стороне дороги, по которой навстречу им двигался грузовик, внезапно появившийся из-за скрытого деревьями поворота. На этом узком шоссе мотоцикл мог бы протиснуться между грузовиком и «Жигулями» лишь в том случае, если бы «Жигули» посторонились, снова приняли вправо, ближе к обочине. Грузовику же совсем некуда было отодвинуться, он занимал большую часть шоссе, по обеим сторонам которого тянулись глубокие придорожные кюветы.

В такой почти безнадежной ситуации — их в лепешку расплющило бы между двумя машинами — Саша Дружинин принял единственное, самое верное решение. Рассчитав, что скорость грузовика меньше, чем мотоцикла и «Жигулей», он дал полный газ и, выкроив каких-то полтора метра, выскочил из вилки на левую сторону, с ревом пронесся мимо самого радиатора грузовика (Сорока даже разглядел на круто округлившейся груди белого металлического быка сквозную черную дырку), перемахнул через кювет и… последнее, что запомнил Сорока, — раскинувшийся над ними зеленый шатер ветвей, ослепительный блеск залива, усеянного черными камнями, два человека, вытаскивающих на песок красную с голубым лодку, и мелькнувший у самых глаз белый с синими полосами Сашин шлем…

А потом кратковременный полет в воздухе, хлесткие удары колючих ветвей по лицу, смолистый запах хвои, странное разноцветное мелькание в глазах, будто он заглянул в калейдоскоп, тяжелый всхлипывающий удар обо что-то твердое и яркая красно-зеленая вспышка уже не в глазах, а внутри всего его собранного в упругий комок существа.

И все. Полное безразличие ко всему на свете. Черная бархатная обволакивающая темнота без боли, запаха, звука.

Глава двенадцатая

— Вот вы — работник станции, ни разу не обслуживали «Жигули» ЛЕЧ двадцать три шестьдесят восемь? — спрашивал следователь.

— Не помню, — отвечал Сорока. — Много машин прошло через мои руки.

— Этот человек не знаком вам? — Следователь достал из внутреннего кармана любительские права с фотографией и протянул ему.

На Сороку смотрел широколицый человек, сфотографированный в рубашке с отложным воротником. Волосы темные, небольшие глаза и короткая прическа. На вид водителю лет двадцать пять. «Борис Михайлович Борисов», — прочел Сорока.

— Я никогда его не видел, — твердо ответил он. Следователь вздохнул и спрятал права. Они беседовали в кабинете начальника травматологического отделения зеленогорской больницы.

Второй раз приходил сюда к Сороке следователь. Ему уже за сорок, лицо усталое, под глазами мешки. Первый раз он пришел на другой день после аварии. Сорока лежал на койке, обвязанный бинтами, и еще плохо соображал, у него было сотрясение мозга. По правде говоря, он не очень хорошо и помнит, что спрашивал следователь и что он отвечал. Кружилась голова, подташнивало, и все время тянуло в сон. Он даже не помнит, когда следователь ушел.

Теперь Сороке лучше, он уже может ходить. Глядя в лицо следователю, Сорока спросил:

— Вы их задержали?

И сам понял, что сморозил глупость, раз следователь показал права, значит, водитель задержан.

— Он был пьян? — не дожидаясь ответа, снова спросил Сорока.

— Кого вы имеете в виду? — поинтересовался следователь. — Их в машине было пять человек.

— Шесть, — поправил Сорока.

— В «Жигулях» шестеро и не поместятся, — возразил следователь. — А водитель был совершенно трезв.

— Он преступник, — заявил Сорока. Он уже знал, что Саша погиб в этой аварии, и тяжело переживал. — Он в тюрьме?

— Сразу и в тюрьме, — усмехнулся следователь. — Еще надо доказать, что он преступник.

— Что доказывать? — загорячился Сорока. — Он сбил нас и скрылся…

— Во-первых, он не сбил вас, а вы сами, превысив скорость, вылетели с проезжей части на обочину, во-вторых, он и не подумал скрываться, а сразу остановился, оказал вам первую медицинскую помощь и доставил в ближайшую больницу.

— Он? — не поверил Сорока.

— Эксперты из дорожной инспекции, обследовав место происшествия, пришли к заключению, что в аварийной ситуации повинен водитель мотоцикла Александр Дружинин, — бесстрастным голосом сообщил следователь.

— Неправда! — вскричал Сорока. — Водитель «Жигулей» загнал нас в кювет!

И он подробно рассказал, как все произошло. Даже упомянул про белого быка на радиаторе грузовика. Следователь внимательно выслушал, сделал пометки в блокноте, который он держал раскрытым на коленях, потом сказал:

— Это ваша точка зрения, пострадавшего в аварии, а у нас имеются показания водителя «Жигулей», шофера грузовика, других свидетелей… И главное — заключение дорожной экспертизы… Зачем вы пошли перед крутым поворотом на обгон «Жигулей»?

— Другого выхода не было, — ошарашенно ответил Сорока.

— Кто вас просил преследовать «Жигули»? — жестко спросил следователь.

— Они превысили скорость, и мы подумали, что водитель пьян…

— Вы подумали! — покачал головой следователь. — В обязанности общественников не входит преследование нарушителя на трассе, как в детективных фильмах… Вы должны были записать номер машины и немедленно сообщить о нарушителе в ближайший пост ГАИ. А они сами найдут способ, как задержать машину.

— Мы думали… — совсем растерялся Сорока. — Мы не хотели их упустить.

— Без вас бы нашли их и наказали, — сказал следователь и, помолчав, прибавил: — Вот чем оборачивается ваше ковбойство.

— При чем тут ковбой? — возмутился Сорока. — Человек погиб! Саша…

— Я понимаю, это жестоко, — сказал следователь, — но в этой трагедии вы сами виноваты, мальчишки… И вот ваша главная ошибка: раз машина, несмотря на сигналы, не останавливается, спрашивается: какой смысл ее преследовать? У «Жигулей» больше скорость, чем у «Явы», и вся эта погоня смахвает на ребячество, на желание поиграть в «полицейских и воров»… Не надо вам было их догонять, проще повернуть обратно и сообщить на пост ГАИ. У нас есть рация, радары, а вы тут учинили погоню, как в фильме «Безумный, безумный мир».

— Еще раз безумный, — без улыбки поправил Сорока. — Трижды безумный мир.

— Сплошь и рядом недисциплинированные водители не останавливаются по требованию общественных инспекторов, и что же — каждого нужно преследовать? Раз номер записан, значит, не на следующем, так на другом перекрестке нарушитель будет задержан. Все посты радиофицированы.

Уходя, он сказал, чтобы Сорока в следующий вторник в десять утра пришел в отделение милиции. Следователь знал, что Сороку на той неделе выписывают.